О смысле сна... по мотивам сновидений Миу

[mizuho]

От Мизухо: Однажды мы сидели с Миу у меня в гостях, разговор зашел о Гакто-сане, я начала рассказывать, как видела один сон с его участием. И тут Миу припоминает один из своих снов, начинает свое повествование. Я слушаю, и честно, внутри аж все холодеет! Я была в некотором легком шоке... От его смысла, от достоверности фактов...
Миу очень мало знает о жизни Гакто-сана, она знакома лишь с его творчеством. Но те подробности, которые она излагала, были очень хорошо известны мне! Я просто не могла поверить в реальность этого сновидения! Так не бывает... Это что-то за пределами фантастики!!! Я сидела и тихо офигевала - а если и вправду?! *__*
В общем, рекомендую к чтению эту вещь - сон Миу, записанный с ее слов и собственно описанный мной.
Станет ли вам жутко?

Для Кисы: Миу очень беспокоилась о твоем состоянии. Все время повторяла - "Бедная Киса! Что с ней будет после прочтения!". Хм, думаю, тебя не оставит равнодушной эта история.

От Миу: Вам когда-нибудь снились странные сны? Так вот этот сон один из них. Не знаю с чего даже начать. Он приснился мне летом в конце августа. Тогда я проспала около суток. Хоть меня пытались поднять. Я отмахивалась и опять засыпала. Бывает же когда охота досмотреть сон, но тут все было немного по-другому. Я чувствовала, что должна вернутся. Правда толком не понимала почему. Сейчас я постараюсь его рассказать. В точности как я его помню.

Сон...

Я еду домой в Аскиз из Абакана. За окном все цветет. В наушниках играет музыка. Полная газель неспешно везет нас в указанном направлении. Я сижу рядом с водителем, на одиночном сидении возле окна. В наушниках играет любимая музыка. Песня подходит к концу. И вдруг наша газель как будто со всего разгона натыкается на преграду. Людей резко кидает вперед. Я налетаю на поручень плечом и заваливаюсь на человека сидящего передо мной. Удар очень сильный. Слышу хруст собственной кости. Ломается ключица. Боль пронзает острой стрелой и, не угасая, разливается от места перелома по руке и грудной клетке. Сломанная часть впивается в мышцы. В голове проносится мысль «Интересно, долго не смогу ею пользоваться?». Согласитесь, странная мысль для такого момента. Но это единственное о чем я успела подумать.

Видимо от сильного удара машину перебросило через объект столкновения и начало переворачивать. Я не помню, что было со мной или пассажирами. Так как в момент, когда газель перевернуло, я ударилась о крышу. Резкая боль, и мир стал исчезать темными пятнами. Это странное ощущение, когда ты попадешь в аварию. Ты видишь все в замедленной съемке. При этом думаешь об разных глупостях. Например, что зеленая кофта у девушки напротив, ей совсем не идет. И тебе не страшно, что ты сейчас умрешь или можешь получить такие травмы, что навсегда останешься калекой. Тебя больше интересуют эти мелочи. В момент, когда я потеряла сознание в газели, я оказалась на обочине дороги. И теперь вижу все со стороны. Оказывается, микроавтобус на большой скорости налетает на тайоту, которая неожиданно выскакивает на перекресток. Газель перелетает через нее и переворачивается три раза, вылетев с дорожной полосы. Тайоту от удара уносит на метра четыре. Осколки разлетевшегося стекла рассыпаны на дороге. «Красиво. Они так блестят на солнце», - думаю про себя, глядя на дорогу и перевернутый транспорт. Поворачиваюсь к Тайоте. Водитель весь в крови. Кажется, он мертв. А вот девочка жива, хоть и бес сознания. Им надо помочь. Замечаю вдалеке приближающуюся машину. Выхожу на середину дороги, чтобы остановить ее. Резкое осознание замораживает изнутри. Если я ехала в газели, то как я оказалась снаружи… неужели…Оборачиваюсь на злосчастный транспорт. Он весь помят, окна вылетели.

Сердце сжимается. И тут приходит другое осознание. « Я не мертва. Это точно.» Не знаю откуда, я это знаю точно. Машина доезжает до места аварии. Из нее выскакивает мужчина лет 40 и его жена. По крайне мере я так думаю. Они звонят по телефону. Поворачиваюсь к газели и жду. Не знаю, сколько проходит времени. От созерцания этой картины меня отвлекает приехавшая скорая, и машины сотрудников ГАИ. Они вытаскивают людей. Некоторые в сознании, а кто-то мертв. Подхожу ближе. Мимо меня проносят мертвую девочку. Ей наверное годика 4. Какая она хорошенькая. Пшеничные волосы, светлая кожа. Розовое платье такая же розовая курточка, белые колготки и ботиночки с каким-то рисунком. Можно подумать, что она спит, если бы не кровь на одежде и лице. Резко отворачиваюсь. Чувствую, что меня тошнит. Как все-таки несправедлива жизнь. Плотно закрываю глаза. Надо успокоиться. И тут резкий крик, срывающийся на вой раненного зверя. Это мать девочки. Сколько боли и отчаяния в ее крике. Он режет по сердцу тупым ножом. Проникает в душу и все там переворачивает. Ее боль. Ты чувствуешь ее так отчетливо, что слезы сами текут из глаз. Запускаю руки в волосы, зажимаю уши. Медленно опускаюсь на колени и утыкаюсь в них лицом. Так не должно быть. Чтобы дети умирали раньше родителей. Все это не правильно.

Все замолкает. Ни крика, ни шороха. Не веря своим ушам, открываю глаза. Поднимаю голову. То, что предстает моим глазам, заставляет окаменеть. Мимо меня проносят насилки… и на них я. Вся в крови. Видимо, голова пробита, сломана ключица и левая рука. Куча порезов, ссадин и синяков. Меня затаскивают в скорую и увозят в сторону Абакана.

Следующее, что предстает перед глазами - это операционный стол и спины врачей. Я понимаю, что они склонились надо мной. Не хочу этого видеть и ухожу в дальний угол. Сажусь в уголке обхватываю колени и прячу голову. Слышу их разговоры, но не понимаю. Прикосновения чего-то холодного к коже выдергивает из раздумий. Понимаю, что это те места, где меня в данный момент обследует хирург. Неприятно. Охота сделать что-нибудь, чтобы это ощущения исчезли, расцарапать кожу, убрать этот ненавистный зуд, это ощущение чужого присутствия в моем теле. В глазах темнеет, уши закладывает, я как будто нахожусь под водой – так давит на тело это чувство. Словно издалека слышу шум в операционной, голоса врачей и легкий звон металлических инструментов, ложащихся на стерильные подносы.

Сознание проясняется резко. Я стою в палате, вижу себя, лежащую на постели. К телу присоединено множество проводков, некоторые из них ведут к капельнице, остальные регулируют работу сердца, фиксируя его сигналы на кардиограмме. Странно, но я не испытываю страха, только легкое ощущение внутри. Приоткрывается дверь, входит медсестра – самая обычная, полненькая хакасочка с добрым и обеспокоенным выражением лица. Она проверяет аппаратуру, ставит очередной укол в капельницу, смотрит на меня и тихо произносит «Ничего, скоро мы все поправимся». Чувствую, что обращается она не только ко мне.
Слышу скрип двери – очередной посетитель. Это моя мама. Она не кричит, не ведет себя буйно, просто смотрит огромными глазами и плачет. Садится у кровати и только и повторяет «Как же так получается?». Глядя на нее, начинаю плакать сама. Нет сил подойти к маме, самое лучшее место – это угол в комнате. Забиваюсь в него, закрываю глаза, начинаю медленно раскачиваться, стараясь успокоить подступающую истерику. Приходит тетя Лена, она-то и уводит маму, которой нужно успокоиться и отдохнуть. Я остаюсь одна.

Ощущение, что засыпаю. Но тут что-то выдергивает меня из этого оцепенелого состояния. Я нахожусь в совершенно другом месте, а именно на широком белом подоконнике в темной комнате. За окном глубокая ночь, в небе зависла огромная белая луна. Легкий ветерок перебирает длинные воздушные тюли, которые колышутся от каждого дуновения из-за открытой створки окна. На мне длинное белое платье, подол которого теряется где-то в темноте комнаты. Я снова не чувствую страха – просто удивление и непонимание, почему же я именно здесь. В полумраке комнаты невозможно что-то разглядеть, да и по правде, совершенно не хочется, пусть будет, как есть. Медленно опускаю голову на согнутые руки, длинные черные волосы падают на колени, скрывают лицо и этот свет от большой любопытной луны на беззвездном небе.

Все же оборачиваюсь для того, чтобы оглядеть комнату, где я нахожусь. Глаза сразу выхватывают широкую большую кровать пологом, подле нее старинная красивая кушетка в греческом тиле и стеклянный столик. В комнате никого. А на столе в ожидании человека замерла раскрытая книга. Рядом с ней недопитый бокал. В отблеске теплого пламени свечей, которых большое количество по обеим сторонам кровати, особая атмосфера загадочности только придает шарма. Есть ли в помещении что-то или кто-то неизвестно – все погружено во мрак.

Снова смотрю на луну. Чувствую чьи-то легкие шаги, знаю, что зашедший в комнату человек присаживается на кушетку, пристально смотрит на меня. Я замечаю это боковым зрением. Оборачиваться нет смысла. От него волнами идет расстройство – человек опустошен, его гложет печаль. Он возвращается к недочитанной книге. То ли и вправду читает, то ли просто смотрит – в темноте не разглядеть. Задаю простой опрос:
- В темноте-то все видно?
- Для меня света хватает.
И снова молчание. Но его расстройство перебивает все остальные чувства, тоска вползает в душу, заполняя все собой. Мне уже все равно на собственные ощущения, начинаю реагировать и подстраиваться только под него.
- Не хочешь рассказать, что случилось?
- Я могу сам справиться, и я не хочу сейчас разговаривать.

Хорошо. Снова повисает тишина. В воздухе витает аромат лимонов. Я просто сижу на свое мете, наблюдаю ночной пейзаж, прислушиваюсь к своим чувствам. Так проходит много времени, порядка трех часов. Недавние угнетающие эмоции человека в комнате начинают стихать, рассеиваться, он засыпает на кушетке. В этот момент я поворачиваю голову, дабы рассмотреть своего нового знакомого. В голове проносится оглушительная мысль – я его знаю! Японец, красивый, известный и талантливейший человек – Гакт. Замечаю, что во мне нет никакого ажиотажа или глупого фанатского влечения. Я его просто знаю – этого достаточно. В данный момент он никакая не звезда, а обычный человек, чувства которого я так хорошо понимаю. Он шевелится, просыпается.
- Ты всегда спишь на кушетке… - констатирую факт.
- Я сплю здесь, когда большая кровать становится холодной.
- Значит, сегодня ты проведешь ночь на ней, - я знаю правду.

Он молча кивает, соглашаясь с моими словами. Ежится от свежего воздуха, начинает что-нибудь, чем можно укрыться. Опускает руку за спинку кушетки, нащупывает покрывало и тянет на себя. Выглядит так забавно, но понимаю, что в каждом движение его сквозит отчаяние и одиночество. Он засыпает. Глядя на него, чувствую, что сон настигает и меня – это такое неясное состояние полусна - полудремы.

Я снова в своей палате, за окном занимается рассвет. Приходят родственники, мама, тетя Валя… На маму больно смотреть. Хочется подойти, утешить ее, прикоснуться к ней. Я даже решаюсь поднести руку к ее плечу, но так и не могу опустить – знаю, что это бессмысленно, что моя рука пройдет сквозь нее. Мама уже не плачет. В палату приходит моя бабушка в сопровождении сыновей. Она начинает что-то громко и быстро говорить на родном языке, очень сильно плачет. Когда она так плакала в последний раз? Наверное, когда умер дедушка… Ее пытаются посадить на стульчик рядом с моей кроватью, но она упрямо стоит рядом, сжимая мою руку. Вскоре ее уводят. Еще приходит сестра. На этом посещения окончены. Как же быстро пролетает время! Снова угол. Я пыталась выйти из палаты, покинуть это место, но не могу… Словно натыкаюсь на невидимый барьер. От собственны и чужих эмоций начинаю сходить с ума. Качаюсь в углу, убаюкивая себя.

Знакомое состояние полусна, и я вновь на подоконнике в уже знакомой комнате. Оглядываюсь назад, хочу удостовериться – есть ли кто?
Он там. Пьет. Что-то печатает за ноутбуком. Состояние его другое. Он спокоен, сосредоточен. Чувствую его усталость. Как важную и значимую деталь отмечаю исчезновение лимонного запаха.
- Тебе сегодня легче, - еще одно утверждение.
- Да, сегодня все нормально, - он поднимает глаза. Спрашивать о его занятии бессмысленно, я это четко знаю.
На столе бутылка вина, изящный бокал на тонкой ножке, букет роз… Интересно, какого они цвета? В темноте комнаты кажутся почти черными.
- Какого цвета розы? – спрашиваю его.
- Красные, - недоумевающий взгляд.
- Почему не поставишь в вазу?
- Я не люблю вазы…
- Кто подарил цветы? Девушка? Тем более мог бы сохранить. Тому человеку, кто подарил их, будет обидно, если они завянут.
Гакт не отвечает вообще. Вижу, что мои слова его задели. Даже не пытаюсь переспрашивать – не хочу расстроить еще больше.
- У тебя открыто окно. Не мерзнешь?
- Когда холодно, я закрываю. Сейчас теплые дни – окна открыты постоянно.

Он выключает компьютер, уносит его и бутылку с вином в другую комнату. Затем возвращается, ложится на удобную кушетку, смотрит в потолок – устал человек, он не хочет ни о чем разговаривать.

Я долго смотрю на него. Снова ощущаю его эмоциональное состояние, моральную усталость. Это неправильно, он пытается забыть что-то, что не дает ему покоя. Понимаю, что не желаю знать о его тревогах.

Гакт закрывает руками глаза, долго лежит в таком состоянии, лишь изредка отодвигает локоть и бросает мимолетный взгляд на окно, как бы удостоверяясь, что я еще здесь. Хотя по ощущениям, его вовсе не беспокоит, есть кто-то рядом или нет. Остаток ночи он проводит в таком состоянии. Я уверена, что он не спал, просто думал. Думала и я.

Утро я встречаю у себя в палате. Пришли друзья. Родственников не было, видать, не пустили. Была Хару. Провела полчаса у моей постели, почти не разговаривала. В душе надолго остался ее стеклянный искусственный взгляд. С ней вместе была и Сецуна. Но она ушла очень быстро, а Хару осталась.

Отсутствие родственников не угнетает, наоборот даже легче – уже не забиваюсь в угол, стараясь перетерпеть чужие эмоции. Пытаюсь прикоснуться к себе – руки сливаются. Странное теплое покалывание этих местах. Приятно.

Вечер и я снова в комнате Гакта. От лавины его эмоции меня едва не расплющило по подоконнику, так сильны они были! Очень много боли! Им владеет отчаяние, грусть… чувствую его состоянии, как свое. Не могу дышать, сердце пропускает удары, выдохи через раз, два… Закусываю губы чуть ли не до крови. Внутри все скручивает, охота зареветь в голос, но не могу. Пытаюсь отделить свои чувства от его, дабы прийти в норму, своим спокойствием поделиться с ним. Не хочу его видеть. Сознанием владеет ощущение, что если я его увижу, это убьет, как разрядом молнии. Но заставляю себя обернуться. Он снова на кушетке, уткнулся лицом в подлокотник, руки сцеплены. Все чувства на пике, они разрастаются, становясь острее, разъедают, словно серная кислота. Не зная причины, сложно что-то говорить, попытки успокоить выглядят жалко, понимаю, что утешать сейчас – это неправильно.

Прошу его, чтобы он лег на кушетку по-нормальному. Однако он будто не слышит меня. Спустя пять минут замечаю шевеление, и он делает то, о чем я его просила. Закрывает руками лицо, волосы спадают на глаза. В данной ситуации не приходит ничего на ум, как только попросить его сделать глубокий вдох и прокричаться. Он не спрашивает ни о чем, просто выполняет. От его крика тело словно каменеет, от боли в его голосе внутри скручивает все внутренности. Но внезапно в крике появляется что-то, от чего становится не просто страшно, а жутко. Внутри все холодеет и будто вымораживает все человеческое. Страшно. Дикий животный страх, который не проходит спустя несколько часов. Уходит печаль, распадается отчаяние, улетучивается тоска, а вот страх… Он остается во мне, поселяется в моем теле, владеет им.

Гакт полностью спокоен. Он говорит спасибо, поднимается и уходит. Я остаюсь одна в комнате, с его остаточными чувствами и невыносимым страхом. Не хочу даже спрашивать о случившееся. Такое ощущение, что узнай я причину, жизнь будет кончена. Хочу сбежать, прочь с этого подоконника, из этой комнаты… и не могу. Нельзя. Что-то крепко держит здесь, на этом месте, не отпускает. Так проходит ночь.

Когда я снова оказываюсь в палате, я чувствую неимоверное облегчение. Не хочу возвращаться к нему, мне страшно.
Однако каждую ночь я была в его комнате. Гакта не было пару дней ,неделю или полторы – не знаю. Я чувствовала, что это хорошо. Хотелось и обезопасить себя от его сильных эмоций. Даже с родственниками было легче.

Очередной вечер и я с ним. Он на кровати, но полностью одет. Спит. Ощущаю его умиротворенное состояние, он даже счастлив в какой-то мере.
- Значит, все в порядке, - я снова утверждаю.
- Все хорошо, - слышу ответ.
Он встает, подходит к окну, опирается о косяк напротив.
- Ты каждый день здесь была?
Киваю. Он стремится подойти, потрогать меня.
- Не надо! – резко и громко.
Останавливается. Поднимает руку.
- Не стоит вообще.
Он не обижается. Возникает желание все же позволить ему это прикосновение, но он отходит на привычное место.
- Розы завяли…
- Я засушил один цветок, остальные выкинул.

Все же люди что-то значат для него. Он улыбается и говорит, что идет спать. Становится легко от его душевного равновесия.
Проходит время. Много времени. Мы пересекаемся каждую ночь, долго разговариваем обо всем. Понимаю, что чувство, владеющее им в этот момент без остатка, - это одиночество. Возникает мысль – разве может человек быть таким одиноким? Ему очень плохо. Чувство это редкое, но оно постоянно с ним. Появляясь периодически, оно наваливается на этого человека всем своим грузом, убивая раз за разом в нем все человеческое. Когда оно пропадает, то кажется, что одиночество, подобно морской волне, ушло ненадолго, чтобы возвратиться с новой силой, вдвойне захватить нетронутую часть души. Гакт борется с одиночеством, но силы неравны. Неизвестно, кто выйдет победителем. Но проиграй человек эту битву, и из него выкачают душу, оставив лишь оболочку. Одиночество желает превратить человека куклу, в пустое подчиненное существо.

Гакт сидит на кушетке, впившись обеими руками в бокал. Я улыбаюсь и говорю:
- Спой что-нибудь.
В его эмоциях сквозит недоумение, он минут 15 молчит. Мне не нужно повторять просьбу, я знаю, что он выполнит ее.
Начинает петь. Это больше похоже на балладу, сказание о ком-то. Понимаю, что это не из его репертуара. По лицу бегут слезы… Но с ними и приходит облегчение. Сердце разжимается, появляется робкая улыбка. Поет он долго. Мелодичная, красивая песня. Когда он заканчивает, вижу, что он тоже улыбается – ему становится легче. Я чувствую удовлетворение – я смогла помочь кому-то.
Он пьет вино, думая о своем. Я беспокоюсь, что его одиночество затаилось в углах его темной квартиры, и обязательно подкрадется к нему, стоит отвезти взгляд. Поэтому я пристально слежу за ним.

Дальнейшие наши встречи были наполнены различными бытовыми разговорами, всплески его эмоций были обычными, не такими яркими.

Проходит много времени, наверное, около полугода. Я снова у него. Удивлена – свечи повсюду: на полу, около кровати, на столике. У Гакта хорошее настроение, он занят чтением книги. Смотрю на него и четко понимаю – я больше не вернусь сюда.
Спрашиваю о свечах, о его вкусах. И он внезапно задает вопрос:
- Ты же больше не вернешься? – в такой же манере – полувопрос – полуутверждение.
В ответ одна улыбка. Чувствую, как проскальзывает мимолетное сожаление. Я уверена, с этим человеком уже ничего не случится. Ему просто жаль потерять собеседника. Понимаю, что у него все будет хорошо, беспокоиться не о чем.

Что-то или кто-то зовет меня. Я стою на крыше высокого многоэтажного дома. В ночи так красиво наблюдать за россыпью огней и неоновых вспышек там внизу. Полная луна освещает город. Я чувствую покой и счастье. Поднимаю руки и вижу, как они растворяются в воздухе.

Чувство боли заставляет тело изогнуться, дневной яркий свет режет глаза. Я в уже знакомой палате, лежу на больничной койке. Все, что было сломано, болит… Медленно открываю глаза, и через пару секунд просыпаюсь сама…